Евгений ФЁДОРОВ

МИСТЕРИЯ

Меня не раз спрашивали, что же все-таки имеется ввиду, когда говорится о качаловской мистерии (“Былое и думы” – там все подробности, внимательно читайте!), я отбояривался, петлял, когда приходилось что-то пояснять, предпочитал просто отмалчиваться. Допрашивали меня дотошно.
Отвечу. Вот что. Приступая к серьезному разговору о тайне, тайне глубокой, мраком покрытой, со многими неизвестными, тайне тайн, которую я обязан был таить и унести в могилу, я невольно испытываю страх и трепет. Я дал клятву, страшную, молчать. Я до сих пор ни гугу, уста заперты на большой замок даже для близких друзей, таился, но вот при всем том пробалтываюсь, в старости все мы становимся противно и невыносимо болтливы. Дело не только в болтливой старости. Тайну не могу, не имею права уносить в могилу. Я чувствую воление рока. Час пришел. Я нарушаю клятву. Все же испытываю страх и трепет. Многое вы поймете сами из дальнейшего изложения.
Время оно: сакральное.
Давно то было, очень давно, дела давно минувших лет, преданья старины глубокой, время неподобающе и бестолково утрамбовалось в памяти, что было раньше, что – позже и потом, память лжет и шкодит, так можно запросто извратить суть случившегося, да, так получается, вспоминаю по малым крохам, нет целостной картины, нет как нет, теперь уже невозможно воссоздать конкретную хронологическую канву, на которой яро вышивались события и обстоятельства того дня, война с немцами где-то тут разом разразилась громом, неистовый тайфун Истории, трам-бам-бам, ой, не говори! Бомбы на наши города пошли сыпаться, цивилизованный до зубов Запад, нечистая сила, окаянная, истребительная, сама ее величество Европа навалились на нас (Юнг: “Я надолго задумался. Мне словно впервые в жизни показали правдивый портрет белого человека... римские легионы, врывающиеся в галльские города, резко высеченные черты Юлия Цезаря, Сципиона Африканского, Помпея... Все эти орлы и прочие хищные твари, украшавшие наши гербы, кажутся мне психологически наиболее точным отражением нашей истинной природы!”), в третий раз, говорят, навалились, ломят, прут, все превосходящие силы противника, жмет Адик, задал шороху, а мы только фронты успеваем выравнивать, улепетываем, пятки сверкают, драпали, безнадега, блиц-драп, а до этого срама нам втемяшивали и втемяшили, что война будет вестись малой кровью и на чужой территории, остались растерянность, подавленность, взыграла великая обида, недоумение, да как же так? на краю Германии / мою милку ранили? Общий глас: “Просрали большевики Россию!” По всему получается – последнее предвоенное летнее солнцестояние. Лепота Качалова в сердце моем, неизменно ощущаю его тайную власть, манит, увидеть еще раз Качалово, взглянуть хоть одним глазком – не чаю: силенок нет, стар. Здесь то было, под Костромой, чуть ниже, словом, в нашем Качалове, меня бы не осудил и понял модный ныне (от веления моды никому не уйти) Хайдегер, писавший о кроткой власти проселочных дорог, ко

торые каким-то непостижимым, мистическим образом и одной левой сборят рационалистическую, механистическую, бездуховную проклятую западную цивилизацию со всей ее бесчеловечной, мертвой, мертвящей техникой, включая бомбу. На дворе – самое светлое время года, но безлунное, где-то тут, рядом, рядом: три тихие безлунных ночи. Испытываю позыв к уточнению и идентификации: местный, костромской Ярило по своей скользкой, каверзной, неопределенной сущности безлунен, а значит, из всего так выходит, связан не только с солнцем, но и с крадущейся втихаря по мутному небу чародейкой луной. Нет и нет, его тайный культ не имеет смысла сводить к земледельческой мистике, к так называемым земледельческим, аграрным праздникам (В.В.Пропп: “Русские аграрные праздники”). И я сподобился. Не чужеземец, не чужой или там посторонний, чужак, не соглядатай, не инородное тело, которое подлежит исторгнуть и как можно скорее, я по правде качаловский, усыновлен, всыновлен, допущен, мне открыт свободный вход к Тайне. Пока – оглашенный. Трудна и просто неподъемна философия поступка, я, ведь, бабушкин серенький козлик, подбился в братство, дерзнул на авантюру, не мог не дерзнуть, влеком нездешней пьянящей силой, я, эдакий карликовый Фауст, жалкий, задрипанный фаустенок, возомнивший себя магом, ударился в своеволие (Буду жить как мне любо – напомню, это из повести “Горе-Злочастии”, в которой легко прослеживается демонический подтекст: Воля! Хочу, буду!), усыпил бдительность бабушки, нехорошо слукавил (сие – впервые): втихую утек из дома, вылез из окна, удача, не засветился, таков. Сидим, значит, мы на берегу Качалки, липкий сон лишь чуть обволакивает легким, сладким туманом детские клетки мозга: в засаде. Омут. В роскошной уремии нашей славной, ласковой Качалки все цветет и дико благоухает. Сумерки, мутные, безлунные, видимость – так себе, но я прекрасно вижу в самых густых сумерках, завидное зрение, кошка! Мне хорошо видна Волга и ее противоположный берег, заливные бесконечные луга. А комарья страсть и погибель, много так, ей-ей, несметные мириады, злющими столбами стоят над каждым из нас, а еще, помнится, жуки, их шаранками здесь зовут, навозные жуки, скарабеи это, мелькают, как трассирующие пули, светятся в темноте, каверзно, противно, неприятно жужжат, жу-жу-жу, жу-жу-жу! Гудят падлы мерзкие, много их, того гляди в тебя врежутся – плохая примета: скарабей – к покойнику (слышал одним ухом, краем притом: египетский скарабей – иероглиф смерти, или – воскресения, перевоплощения, инкарнации). Вдали, на хорошо знакомой мне горке, бушует здоровенный костер (глянь-ка, Ванька, густопсовая архаика: Наши зубы остры, / Не погаснут костры!), вокруг которого шабашат, хахоньки, хихоньки, наши деревенские девки: взрослые (молодых замужних баб среди них нет). Заплетают, переплетают, расплетают спиральные, путанные, петляющие, зигзаг на зигзаге, хороводы, как бы намечают хитрый лабиринт. Чем-то друг в друга шмаляют. Заголились, задрав ужасно подолы, через костер сигают, мнится и мерещится нам, что они без трусов, мне, во всяком случае, срам виден и очевиден, волнующе и захватывающее зрелище и для чистых, невинных, отроческих глаз (Н. Гумилев, “Шестое чувство”), смысл и смак в этом, что без трусов, смысл смысла! Неладно визжат и хохочут, как фараонки; вслед за тем принялись голосистый экспрессивный вокал заряжать, гор

Скачать полный текст в формате RTF