Сергей КАЗНОВ

ОСТРОВ,
ПОЛНЫЙ ЗВУКОВ

ЭЛЕГИЯ

Издалека заводим речь:
весна, свобода.
Она и время наших встреч,
и время года.

Она на ранних поездах
весь день каталась
и в отцветающих садах
навек осталась.

Сулила кончиться добром,
неслась верхами
и пахла глиною, костром,
дождем, духами.

Как Пасха следом за Страстной
приходит слепо,
теперь за прожитой весной
настало лето.

Забьется медленно в висках,
и ясно станет:
само потонет в облаках
и нас потянет.

Оно, как ангел номер шесть,
стоит с трубою
и погребает все, что есть,
и нас с тобою.

ПРИТЧА

Вот тебе, милая, притча почти библейская.
Город был – Кана, кажется, Галилейская.
Свадьба. И не хватило вина,
как солдатам – пороху.
Но, шесть сосудов водою наполнив доверху,
слугам сказал Иисус: “Понесите, хватит им!” –
и появилось вино на нарядной скатерти.
И, пригубив напиток, в стекле играющий,
поворотясь к жениху, закричал незнающий:
“Что ты, жених? Или гости твои непрошены?
Что ж ты – сперва плохое, потом хорошее?”

После же, на кресте, у порога смертного,
глас Его умолкал, и заря померкнула.
И, надрывая душу, взахлеб, мучительно
ученики оплакивали Учителя.
“Господи, как вино Твое было сладостно!
С миром сравнить его, с медом, с левкоем,
с ладаном!
Как оно было легко – с облаков, из рая ли –
как оно ранило души сынов Израиля!
Что с нами будет дальше? Почто мы брошены?
Что ж Ты теперь – плохое после хорошего?..”

Милая, знаешь ли, как я тебя оплакивал,
как я в плохое вино свою плоть обмакивал?
Пока ты была со мною – русалка, фея ли –
я был богат, как Иосиф Аримафеянин.
Что мне теперь богатство – в юдоли бредовой?
Разве купить плащаницу любови преданной...
“Господи, – я шепчу, и летит стаканами
прямо в лицо мне, потоками, океанами
снежное, ледяное, гнилое крошево. –
Что ж Ты теперь – плохое после хорошего...”

* * *

Русские медведи любят напиваться.
В душу их, соседи, лучше не соваться.
Глухомань вселенной, не видать с холма.
Снега по колено, вечная зима.

Вот приходит русский с вьюжного базара –
водку без закуски пьет из самовара.
Сам в лаптях, в тулупе, борода до полу, –
нам-то здесь, в Тулузе, это по приколу!

После щи хлебает деревянной ложкой,
спину разгибает, – и пошел с гармошкой!
Будет он до гроба – как не удивляться! –
в глубине сугроба по ночам валяться.

По утрам – похмелье. Ни добра, ни злата.
Дети подземелья! Звери, азиаты!
Говорят – им гадко. Денег ни шиша.
Чем живут – загадка. Русская душа!

Так у них на улицах говорят про русских.
Я сижу ссутулившись. Муторно и грустно.
...Завивала волосы с печкой визави,
пела звонким голосом о своей любви,

кликала по имени ласково меня,
вечерами зимними греясь у огня,
чай на печку ставила ночью в холода,
а потом оставила раз и навсегда.

Каменными шторами занавешен рай.
Мы делили поровну сон и каравай,
и она любила кружево плести,
и от счастья было рук не развести.

Кто-то любит танцы. Кто-то – голос Музы.
Плохо мне, испанцы, гадко мне, французы!
Надо жить на свете, мыться, обуваться...
Русские медведи любят напиваться.

* * *

She lives on Love Street.
The Doors

Ее косы спелым дышали колосом
и нектаром – платье. Она была
несравненна станом, лицом и голосом,
как огонь стройна, и носила волосы
цвета белого воронова крыла.