Александр КАБАНОВ

БЕССМЕРТИЕ
НЕ СПИТ

* * *

Купание красных коней в коньяке,
роскошная пуля, свистящая мимо...
...и вносят гусей на жаровной доске –
и нету вкуснее спасителей Рима!
Мне – тридцать.
Годков двадцать пять – коньяку.
Спасенные гуси танцуют фламенко.
Лишь красные кони на полном скаку...
...и вновь я – москалик в потешном полку –
шукаю Шевченко.
Не знаю теперь, на каком языке
доводят до Киева, Львова и Крыма.
Цибуля и сало, икра в туеске...
Гремит балалайка в цыганской тоске:
“На што тебе пуля, которая – мимо?..”
Украинский профиль, расейский анфас,
великий Славутич журчит в унитазе...
Отчизны впадают в лесбийский экстаз,
и что-то рождается в этом экстазе.

* * *

Местные лошади бредят тачанкой,
что бронзовеет в степях под Каховкой,
ржет на конфетах с клубничной начинкой,
мчится в куплетах с печальной концовкой...

Скифские бабы, видать от обиды
окаменели, в кровать не заманишь.
Вспомнишь полынное небо Тавриды
и позабудешь, писателем станешь.

* * *

Ты налей мне в бумажный стаканчик
медицинского спирта стишок.
Нас посадят в ночной балаганчик,
разотрут в золотой порошок.
Будет плакать губная гармошка
о тоскливом своем далеке...
Я наказан, как хлебная крошка,
в уголке твоих губ, в уголке.
Нам пригрезятся райские чащи,
запах яблок и гул кочевых,
видимо, ангелов. Низколетящих
в аэрофлотовских кучевых.
А затем – по-второму. И в-третьих –
я впервые тебя обниму.
И, возможно, у нас будут дети
и меня похоронят в Крыму.
Отзвучат поминальные речи,
выпьют горькой (по сто пятьдесят?).
И огромную, в мраморе, печень
над могилой друзья водрузят!

* * *

Я смертью не живу. Я открываю дверь
на громкий стук ночной, на скрежет за плечами,
и входит в коридор мой преисподний зверь,
и смотрит на меня влюбленными очами.
Отравой луговой, цикорием цикад,
стреноженной тоской заваренного чая
дымит в мое лицо мой преисподний гад
и говорит: “Прости...” И я его прощаю.
Прощаю не за то, что был разбужен. Нет.
Я сна и тишины пожизненно не стою...
Прощаю, как слепой прощает этот свет,
ворвашийся в зрачки пред вечной темнотою...

* * *

Бертолетовой соли щепотку –
не прогневать кухарок Невы.
И полтинник на царскую водку
для моей золотой головы.

Смесь желания и желатина,
высверк лезвия на рубеже, –
где безумная эта картина
отразилась в кухонном ноже.

Среди всяких кровавых работин –
нет поэта, честней мясника:
и в тумане дрожат подворотен
негритосины окорока.

Петербург, мой наставник, наместник,
вот Архангел подносит трубу...
Не спеши. И спасибо за крестик,
нарисованный йодом на лбу.

БЕССМЕРТИЕ НЕ СПИТ

Мне снились скотобойни: младенцы на крюках,
мясной багровый дым, амбре убитой плоти...
Бессмертие, мы все в твоих руках
врача и мясника, закатанных по локти.

О Господи, зачем больничный хруст костей,
сверкающий металл, бинты в кровавой жиже?
Нам страшно быть в плену у свежих новостей,
и всё преодолеть, и выстрадать, и выжить!