Анатолий ВЕРШИНСКИЙ

ДОЛГАЯ ДОРОГА
К ЗЕМЛЯКУ...

В ОВСЯНКУ

1.

Под утесом, покатым, как глобус,
три столетья ютится село.
Мимоезжий маршрутный автобус
тормозит у села тяжело.
И гостями, которых не ждали,
мы идем мимо церкви туда,
где, устав от бетона и стали,
моет гальку речная вода.
Енисей, окаймленный горами,
после ГЭС не по-летнему стыл.
Здесь Астафьев гулял вечерами.
Покорителей рек материл.
До воспетых им диких урочищ
замостили асфальтом проезд...
Ох, и врезал бы Виктор Петрович
устроителям “памятных мест”!

2.

Кто свободнее в выборе русел:
наши реки иль мы? Почему
я при жизни Астафьева струсил –
не решился приехать к нему?
Образумленный веком зловещим,
отрезвевший от многих потерь,
понимаю, что ехать и не с чем
было мне до поры... А теперь?
За смирение паче гордыни,
за лицо без личин и гримас
отлучен я печатью доныне
от широких читательских масс.
Неприметный для лести и мести,
хоть и робок, но честен мой труд.
Отчего же душа не на месте,
будто еду к живому на суд?

ХОЗЯИН

1.

Свойский лад астафьевского дома.
Печь-голландка. Шкаф. Половики.
Всё, что бедность берегла от слома.
Жили так и наши старики.
Садик за окном жарой измаян.
Видишь эти блики тут и там?
Кажется, мгновенье – и хозяин
выступит из света к нам, гостям.
Впрямь ли он оставил кров домашний?
Где его душа, в каких мирах?
Зябкому суглинку Манской пашни,
верится, достался только прах.

2.

Тихий дол, где с дочерью Ириной
погребли его, всё реже тих.
Тщетно он просил перед кончиной
не топтаться на могилах их.
Не прочтя “Последнего поклона”,
здесь картинно никнут головой
и особо важная персона,
и лакей, неважно чей, но свой.
Чтут его! Хоть это сердце – ими ж
сбито с ритма и теперь мертво,
снова золотят свой блеклый имидж
безотказным именем его.

“НИЗКИЕ” ИСТИНЫ

Модель в портрете ищет сходство,
пока портрет модели льстит.
В ней могут быть черты уродства,
но их смягчать велит нам стыд.
“Красиво” лучше, чем “похоже”:
разгладь рубцы, добавь румян...
“Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман...”
Мы эти пушкинские строки
за откровение сочли,
забыв другие – о пророке,
судье неправедной земли.
И Блок с учителем согласен:
“Сотри случайные черты –
И ты увидишь: мир прекрасен”.
...А если в нем “случаен” ты?
И за твоей баржою волны
смыкает Обь глухой порой?
Но “без меня народ неполный”
твердит платоновский герой.
И пишет в сумрачной Овсянке
солдат, чурающийся лжи,
как шли на смертный бой подранки –
сынишки ссыльных с той баржи.
В могиле братской с палачами
своих отцов и матерей
глядят нездешними очами
на явь, не ставшую добрей...
За все не благостные лица,
за каждый злой и грубый штрих
не след художнику стыдиться –
пусть мир стыдится, видя их.

Красноярск–Овсянка–Раменское