светлой идеи создать сибирскую уникальную космическую машину.

“Неожиданно” министерские деятели осознали, что “лисий хвост” плавиковой кислоты опасен и для северного полигона, – может задеть и Финляндию, и Ленинград... И даже некоторые лагеря для заключенных, что впрочем, в расчет можно было не принимать...
Происходило страшное торжество непрофессионализма, дилетантов от науки ракетостроения.
Но “деятели” не унывали – выход есть! Роза ветров – это ведь тоже наука! Так вот, рано или поздно, роза ветров направит “лисий хвост” куда надо... А пока отсутствует “добро” на пуск сибиряков – ребятишки из НПО “Энергия” могут поправить свои недоделки и победить в конкурсе.
Девять месяцев “ждал у моря погоды” сибирский разгонник, то принимая на борт опаснейшие компоненты топлива, то сливая их в хранилище.
А когда и Клеймёнов, и творцы – первопроходцы дождались и получили заветное “добро” на пуск, разгонный блок сгорел в ослепительно белом метеоритном пламени на исходе первой же минуты огневого испытания.
Казалось – упало небо. Это была не только величайшая беда. Это был крах мечты всей его жизни.

Вперед уверенно вышел разгонный блок 11С86, разработанный в НПО “Энергия” и успешно прошедший ЛКИ. Уверенно вышел вперед и прихватил заодно, как бы в придачу, уникальный головной обтекатель ракеты-носителя, “тик-в-тик” подошедший и для “Протона”. Все словно забыли, что обтекатель создан сибиряками, в конце концов не получившими ничего.

* * *

Вот и шел Василий Тимофеевич Пиянзин по улице Кирова. Теперь, в 2000 году, это просторный зеленый проспект – стрелой от городского парка – все севернее, так что справа высятся таежные сопки. А между ними, этими родными сопками и проспектом во всю его длину властвует медицина. Теперь уже беспомощная, бесполезная для Владимира Ивановича Клеймёнова.

Красноярск – Казань

Сергей БОРИСОВ

ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ

* * *

И, плача в землю год за годом,
исход единственный суля,
на кладбище за дробьзаводом
грустят и чахнут тополя.

И только горестные клики
под деловитый стук лопат,
и только пьяный ход музыки
сквозной тревожат листопад.

Под сень успения былого
ещё снесут не одного,
зане вначале было слово,
а уж потом – печаль его.

* * *

Приходит час, невычисленный впрок,
час отдыха и слабости телесной
в наплывах сна, в отзывчивости лестной
прожитых дней и пройденных дорог.

И ночь звучит, покойна и добра,
даль озарив безветренным закатом,
как голос, разглашающий за кадром
загадку счастья, тайную вчера.

* * *

Заплутал я средь людей, заплутал!
Аки ящур в древовидных хвощах.
Губы дую на презренный металл
и печалюсь о постыдных вещах.

Выклик строк из-под пера – немудрящ.
И тоску за пережжённым вином
либо кость переживёт, либо хрящ,
либо жила, изнурённая сном.

Слуги – жалки, а владыки – горды.
Но задуматься над этим всерьёз –
всё пустое, кроме тихой звезды,
палых листьев и младенческих слёз.

г.Челябинск