всех горечах мы умоляем сердитого Ылико, от второй жены которого произошли все русские: “Ылико, не накажи нас, оставь живыми. Вместо души своей мы дадим тебе в жертву оленя, сделаем твой образ, будем держать в сумочке и всегда ставить его у своего изголовья”. Наших женщин-причитатаельниц слушаем только мы, бабы да тундра. Я...
Ачига запнулась на полуслове. Она забыла, о чем говорить, потупилась. Глаза упали на песцовый мех. Вспомнился наказ. Нашлись слова. Ачига подняла с полу одежду, прижала к животу и повернулась лицом к президиуму.
– Товарищи, пошлите к нам русскую женщину. Там, в чуме, мы все ей расскажем о себе потихоньку. Чтобы она не ознобилась, не замерзла в пути, мы сшили вот эту одежду. Возьмите ее и пошлите к нам в тундру товарища-женщину с новым законом.
На красный стол перед лицом председателя съезда Ачига положила легкую и теплую одежду. Раздался новый взрыв аплодисментов. Часы били одиннадцать. Мерзлые окна нардома осветило пурпуровым пламенем солнце, которое только что всходило над полярной землей.
У Ачиги ломило виски, шумело в ушах. Она плохо слышала ответную речь секретаря районного комитета партии.

В то же ясное утро на стойбище Мона-Лызо молодой возница Ачиги сидел на талиновой циновке в своем чуме и на отстроганной палочке вырезал ножом буквы. Медленно шла работа у Тэсязы. Букву за буквой вспоминал он и вырезал на палочке в ряд: “Чатара 01”.
Тэсяза сомневался в цифре. Он подумал и к 01 прирезал крестик, что означало десяток. От четкого деревянного рубежа Тэсяза поднял глаза к добытым песцам, которые были разложены поперек двух жердочек и оттаивали над очагом. Он пересчитал улов дважды и успокоился. Теперь он мог дожидаться возвращения Ачиги из города с узким ножом и книгами. За привезенные книги Тэсяза отдаст ей шкуру вон того пушистого песца, у которого на черненьком носике повисла спелой ягодой капелька крови.
В смежном чуме покорная Кана, морщась от жара, железным крючком доставала из котла мясо и передавала его строгому Хымчи, который пережил трех жен, гнал в гроб четвертую и думал о пятой – Ачиге.

1934

Александр КОРАМЫСЛОВ

ПОЕДЕМ, МИЛАЯ...

* * *

За преступление – удача,
За неудачу – наказанье...
Поедем, милая, на дачу –
На дачу ложных показаний.

Возьмём обманные повестки,
Дадим обманные подписки...
Туда – недальняя поездка,
Обратный путь, увы, – неблизкий...

* * *

Мы к двухтысячному году
Переедем из бараков
На свободу, на природу –
В избы раков,
Где они давно зимуют
На горе, не зная горя,
И свистят, и в ус не дуют.
Переедем вскоре...

* * *

Вновь начинающий играть
Мир, продолжающий стареть:
Черёмуха цветёт, ирга
И вишня, яблоня, сирень...

И я с лопатою в игру
Вступаю, в сад и огород.
И радостно взрыхляю грусть
Земли, познавшей окорот

Глубоких, долгих холодов...
И Вечность Вешностъю сейчас
Звучит. И я опять готов
Расти, цветению учась!

* * *

Скромнее стало время молодое
В пространстве успокоенной крови.
Я вытащил занозу из ладони,
Поковырявшись в линии любви.

И сдуло её ветром, как синицу.
Лишь боль в руке зажалась журавлём.
Да только нагота порою снится,
Давно уже поросшая бельём...

г.Воткинск