Роман СОЛНЦЕВ
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ
Господи, вот уже пишутся воспоминания об этом удивительном человеке!
Царство ему небесное, слава ему во веки веков, пока есть на свете Россия!..
.....................................................................................
Все время помню о нем. Со дня нашего знакомства в Чите в 1965 году на знаменитом Совещании молодых писателей Сибири, где он руководил (может быть, впервые?) одним из семинаров по прозе, еще моложавый, крепкий, с кудрями, сыпал шутки-прибаутки, читая горы рукописей, а я, начинающий поэт, с одной изданной в Москве книжкой и блокнотиком с новыми стихами, только что написанными в геологической экспедиции, обсуждался на семинаре у Сергея Наровчатова. И меня поразило, что он приходил к нам слушать стихи. И вечерами на наши поэтические состязания. Он очень любил поэзию...
Когда разъехались, мы стали переписываться. Была в нем какая-то особая магия, очарование предельной искренности... А может быть, еще и потому я писал ему, что он в ту пору жил в Перми, в краях моей малой родины, а сам вот оказался в Красноярске, на его родине... Первое стихотворение, посвященное ему, было, может быть, путаным, но я его включаю во все свои книжки.
ПИСЬМО ВИКТОРУ АСТАФЬЕВУ
Витя ласковый, сокол ясный,
возле Камы с кривым ружьецом
ты прими привет красноярский
и два слова о том, о сем.
Я живу в городской квартире,
среди разного камня – внутри.
Но я помню с цепочками гири,
печь и ранний озноб зари.
Помню клей и газеты тоже,
их мы резали по вечерам,
чтоб не ерзал, как узкий ножик,
холод в щелочках наших рам!
И скажу я тебе, как Есенин:
жизнь сыграла с нами игру!
Ты родился на Енисее.
Я – у Камы, в Красном Бору.
Хоть ничто мне там не грозило,
я оставил их навсегда –
запах яблок и керосина,
те, нечетные провода.
Телефону служат годами
вместо проволоки поля...
Чуть подрагивает под ногами,
пропуская слова, земля!
И мне снится теплынь, равнина...
Мы сближаемся в полумгле.
Друг на друга глядим ревниво:
как он там, на моей земле?
Что он пишет? Иль впал в дремоту?
И луна заполняет леса?
Дремлют гнутые, как у блокнота,
когти верного старого пса...
Когда Виктор Петрович вернулся в Красноярск (а надо сказать, нашлись в ту пору в Красноярске партийные деятели и даже писатели, которые были резко против его возвращения!), я был счастлив хоть иногда видеться с ним. Но даже когда не виделись подолгу (он
великий работник!), я все время ощущал его присутствие рядом, как ощущаешь в единой памяти и едином круговом взгляде сверкающее стремя Енисея, многовековой таинственный мир тайги с ее шелестами, вскриками, птицами и зверьем, с комарьем и брусничными полянами, с полусгнившими крестами неведомых старателей и каторжан...
Даже при встречах с ним, с уже огрузлым, полысевшим в последние годы человеком, на вид обыденным, как старый бухгалтер или колхозник, в захватанных очках, здороваясь и разговаривая с ним:
– Виктор Петрович... – или даже бывало: – дядя Витя... – я понимал, что одновременно говорю с тем самым, более чем наполовину неведомым мне миром огромной войны, огромных пространств Севера, огромного количества людей, которых он видел и запомнил навсегда.
Сколько он историй держал в памяти, лиц, биографий, характерных словечек не только сибирских, русских, но и украинских, польских, татарских, немецких, сколько песен старинных в душе сохранил, которых, может быть, никто уже не помнит – поправлял, бывало, и бабусь, а родня у него была на редкость певучая...
А сколько он знал из мира природы! Встретив редкую в наших местах птицу и не ведая, кто такая и откуда могла в это время года появиться, я при случае спрашивал, конечно же, у него. Уточнив, что за оперение, как поет, как сидит на ветке или роется в траве (или снегу), он отвечал со всей определенностью. А если затруднялся с ответом, не ленился тут же заглянуть в тома “Красной книги” – да что там “не ленился”! Ему было крайне интересно выяснить! Потому что он был здесь, в Сибири, первый ее певец, верный ее сын и защитник.
Это он остановил молевый сплав по реке Мана.
Это он, когда мы депутатствовали в Москве, возвысил голос в защиту кедра. И был принят соответствующий Закон. Но кто исполняет наши законы?..
К нему приезжали, чтобы побеседовать с ним, пожаловаться на власть старые охотники и рыбаки...
Его навещали лучшие артисты России, начиная с любимейшего Ефремова... Никогда не забуду, как Олег Николаевич, увидев на стене фотографию отца Виктора Петровича, изумленно воскликнул: как же он похож на моего!..
К нему стучались целой командой, гремя клюшками, пролетом через Красноярск, хоккеисты великой сборной...
У него в городской квартире и в Овсянке побывали М.С.Горбачев, Б.Н.Ельцин, А.И.Лебедь...
Некоторые красноярцы, с которыми он добродушно вступил в приятельские отношения, занимали у него деньги, иногда большие, и не всегда отдавали...
И конечно же, его внимания домогались журналисты, “журналюги”, как весело их аттестовал Виктор Петрович, телевизионщики и просто тщеславные люди с фотоаппаратами, чтобы потом хвастаться фотокарточкой, где они с великим писателем на фоне книжных полок, а на корешках томов – и Астафьев, и Astafyev, и иероглифы...
Так вот, даже в часы дружеского расположения, когда, рассказывая о чем-то, он выделял порою меня, обращаясь среди десятка людей именно ко мне, я прекрасно понимал: он делает это, как любой большой артист, во время выступления выбирающий взглядом со сцены в зале какое-нибудь одно лицо, – я осознавал, что, в лучшем случае, примелькался, что не гневил его глупостями, не творил пакостей, а рассказам его внимал с восхищением – это ведь всегда видно, этого не подделать. И никогда, конечно, не ставил себя с ним на одну ступеньку, даже в праздничном кругу, где все, казалось бы, равны, понимал разницу.
Скачать полный текст в формате RTF