Анатолий Янжула

НЕДОРАЗУМЕНИЕ

Родился Санька недоношенным.
Все люди как люди, с природой не спорят. Сидят себе, в уютной материнской утробе, солидно, не торопясь, развиваются, обстоятельно наращивая необходимые для жизни конечности и все остальные причиндалы. А куда торопиться. Никакой тебе заботы. Сиди и сиди, планируй будущую жизнь.
Саньку же, как черт в спину толкнул. Вот захотелось ему в люди и все. И куда спешил, торопыга. До срока-то еще два месяца. Знал бы, дурень, каким боком ему выйдет такая спешка — непременно бы очурался.
Мать, почувствовав его беспокойство, заволновалась и была категорически несогласна с его торопливостью. Правда ребенчишко развивался неспокойным, пинался твердыми пятками денно и нощно. Так иногда саданет, сердце заходится. Но когда Санька вдруг запросился на волю, она забеспокоилась не на шутку. Это как же так. Уж лучше потерпеть пару месяцев этакого футболиста, чем рожать незрелого головастика. Всему свой срок.
Но у Саньки по этому поводу было другое мнение. Упрямство в характере родилось раньше его. Решено — сделано.
Глупое дитя. Он думал так просто родиться.
По своему малому недоразумению и торопливости, он в последний момент засуетился, потерял ориентир, и вопреки законам Природы-матери, пошел дурачок ногами вперед. С помощью опытной акушерки, Санька все-таки преодолел кое-как это первое в жизни недоразумение, но силы были потеряны, и громко заявить о своем выходе в свет, духу не хватило. Пискнул, как котенок, и замолк. На его счастье, акушерка знала способ вправлять мозги таким недотепам. Получив крепкий шлепок по сморщенной попке, Санька очнулся, и как ему казалось, заорал во все горло, возвещая мир о своем прибытии.
На самом деле, на салфетке лежал синюшный, скрюченный, мокрый комочек, и тихо попискивал, слабо шевеля кривыми ножками.

Последующая жизнь Саньку не баловала. Хилый, узкогрудый и синюшный, он был постоянным объектом насмешек сверстников. И как только над ним не издевались. Городские ребятишки, оторванные от природы, дичают среди каменных домов и чахлых деревьев. Постоянная борьба их родителей, во всяких городских конторах, за более сладкий кусок и власть, накладывают и на детей отпечаток жестокости по отношению к более слабому и незащищенному. Туркали бедного Саньку по всякому поводу, а чаще и без повода. Нарастающее сознание подсказывало, что единственное оружие, данное ему природой, — это характер. Бог, он ведь всем поровну делит. Уж коль фасадом обошел, так внутрь больше положит. Вот и Саньку зарядил Господь сверхсильным зарядом упрямства, настырности и взрывной ярости. Постоянные тычки, затрещины и унижения только увеличивали его силу. Бесконечно продолжаться такой процесс не может.
И произошел взрыв…
Играя в футбол во дворе, Васька Козлов, по кличке “Козя”, пнул Саньку по ноге. Ну, пнул и пнул, чего в футболе не бывает. Да и привычный к этому делу Санька промолчал. Тогда Козя пнул его еще раз, просто так, в порядке самоутверждения. В Санькиной голове что-то щелкнуло, цепь замкнулась, и детонатор сработал. Ни секунды не раздумывая, он молчком прыгнул на Козю, и вцепившись ему в волосы, стал драть их, как выпалывают сорняк. От дикой боли и неожиданности трусливый Козя упал на землю, судорожно пытаясь оторвать от себя Саньку. Но хватка была мертвой.

Разливали их водой, как собачью свару. Козя с воплями убежал домой, а Санька остался сидеть на грязной земле, разглядывая пучки рыжих Козиных волос застрявших между пальцами.
Дома Саньку не ругали. Да и за что. Мать знала его нелегкое положение во дворе, мало того, считала себя основной виновницей рождения такого несуразного создания. Она догадывалась, что по характеру ее последыш крутоват. Иной раз так взглянет, как шилом торкнет. И в кого такой? Старшие сестры, девицы спокойные, покладистые. Отец, тот вообще, тюха-матюха, во рту мухи толкутся. Как и всякая мать, зная, что внутри у сыночка затаился черт с рогами, она с опаской ожидала, когда этот черт выскочит и в какую сторону прыгнет. И вот первый прыжок.
Санька сидит на низкой скамеечке, глазами пол подпер. В больших синих трусах, с отвисшими гачами, на согнутой спине позвонки, как Уральский хребет, лопатки торчат крылышками архангела. Мать стирает в тазу грязные Санькины штаны. Санька молчит, сопит.
— Ты за что его так-то. Ему же больно, когда волосья на голове рвут.
— А чего он пинается. И все меня пинают и бьют. Что мне не больно? Я ему следующий раз совсем рыжую башку оторву.
— Он здоровый дурак, намолотит тебя.
— Не намолотит. Он трусливый. А я его больше не боюсь. И вообще я больше ничего и никого не боюсь...
Санька поднял голову, искоса посмотрел на мать. Взгляды их встретились, и у матери захолонуло в сердце. Вот он, черт в глазах скачет, огнем жжет. Господи, как же ты просмотрел, как промахнулся. Почему не досталась Божья искра добра для его души. Как он жить среди людей будет? — Эх, Санька, Санька. Недоразумение ты мое...

...Июнь. Когда уже казалось, что вся земля превратилась в раскаленную печку, желтое марево солнца, на излете дня, тихо угасая меж пустынных песчаных холмов, постепенно расплывалось, местами перемешиваясь с тонкими полосками прохладного воздуха, слоями бродившего низко над жухлой травой. Ужом протираясь между сохлыми и кривыми кочками, Санька, сапер двадцать восьмого саперного батальона, завязшего в этих вязких и сыпучих холмах, и насквозь прожженного каленым солнцем, полз к небольшой болотинке, криво загибавшейся вдоль склона холма. Эта болотина являлась естественной нейтральной полосой, надолго разделившей наши и немецкие окопы. Чахлый кустарник давно уже был срублен пулями и осколками и не представлял собой никакой защиты. Подобраться к воде можно было только ползком, по засушенному с краю болота кочкарнику.
Санька полз к воде. Это не первый его рейд в глубину нейтральной полосы, да, вероятно и не последний, так как взять воды больше негде. Можно было, конечно, как и раньше, дождаться темноты, и особенно не маскируясь, сделать несколько ходок, но Саньку свербила тайная мыслишка: до прихода темноты, засветло, отыскать мочажок побольше и постирать портянки.

Скачать полный текст в формате RTF