— Пусть приходят, — сказала она, и он согласился, что по законам какой-то высшей правды все это безразлично и уже не имеет значения.
Овчарки, лагерные собаки, бегущие впереди своих хозяев, уже появились, уже начали приближаться... Умные и породистые, бандиты их взяли из лагерных зон, овчарки умеют и убивать по-умному, а значит, не оставят возможности выжить, убьют наверняка. Не случайно бывшие в лагерях люди никогда не заведут себе овчарку, не случайно и местное ругательство:— ну, ты, овчара... Собаки кружили еще неровной стаей, приближаясь и отходя, но не трогали их, пока не пришли люди и не стали командовать. Тогда круг начал сдвигаться, смыкаясь, собаки лаяли, они знали, что замкнули свой мир, свою зону влияния...
Влюбленные обнялись и нежно обласкивали друг друга, все изгибы и извилины своих тел, все дальше и нежнее, словно проживали в каком-то идеальном пространстве свою будущую жизнь, ведь у них уже не было жизненного времени. Их объятия были сначала робкими и детски-влюбленными, затем память, накопленная поколениями, пробудила взрослые чувства, отношения мужчины и женщины, мужа и жены, родителей своих детей. Он выцеловывал губами ее соски, спрятанные в едва заметных грудях, а его младенчески сморщенный член, отчего-то ей родной и как бы давно знакомый, словно спрятался от холода у ее ног, как ребенок, пригрелся у ее теплых волосиков, а она с удивлением и нежностью погладила его, как будто ребенка или свою детскую игрушку, не зная, куда его спрятать, чтобы он никуда не убежал, засунула его к себе дальше, и любовно вынашивала его в себе эти бесконечные, равные всей будущей жизни минуты — они ощутили такое необычайное тепло и растворение всего тела в облаке тумана и блаженства, словно их души уже объединились и слились друг в друге, стали одной и той же субстанцией, как будто бы их тепло теперь переливалось друг в друга и уже никогда не могло разъединиться.
Оба они больше ни на что не обращали внимания, не выпуская друг друга из своих объятий. Какое-то высшее торжество жизни, бывшее в них обоих, сияло вокруг, преображая унылые пространства — в прекрасный мир, убогость отношений на этой человеческой свалке — в духовный счастливый союз и полет. Из их дрожащих нежностью глаз бежали, смешиваясь, слезы и словно растапливали все жесткие углы, все остатки ненависти и злобности здешней жизни. Они чувствовали, что растворяются в чем-то нежизненном, в чем-то противоположном всему реальному, привычному, в том, что они бы назвали словом любовь, но что было, возможно, и глубже, и объемнее... Огромный всеобъемлющий свет, все расширяясь и расширяясь, смывал и растворял боль как что-то незначительное...
г. Рязань
№1-2, 1997 г.
ПИСЬМО ИЗ ОМСКА
Лариса ТЕЛЯТНИКОВА
***
Полпятого... подумаешь — полпятого!
Полпятого — еще не полдесятого,
а двадцать пять — еще не пятьдесят.
Но слышен плач колоколов на звоннице:
то слава или смерть моя торопится,
а кто придет вперед — мне не узнать.
Не смерть страшна — куда страшней
забвение,
но где оно, и в чем мое спасение,
и для чего дана мне жизнь моя?
Все пролетит, как миг, и не воротится,
я захлебнусь собой, и все закончится
звенящей пустотой небытия...
Где силы взять — амебою не скорчиться?
Душа вопит, ей так не быть не хочется.
Я к Богу обращу свои слова
и возблагодарю за свет прозрения,
за жизнь без веры попрошу прощения,
признав, что в руце божьей все права.
Нина САРАНЧА
ИНОГДА...
Днем я самый послушный ребенок,
Но лишь выйдет на небо луна —
Из хорошего тихого мальчика
Превращаюсь я в шалуна...
Иногда, говорю вам открыто,
Я могу превратиться в бандита.
Открываю бандитский сундук,
Надеваю бандитский сюртук.
Прицепив деревянную ногу,
Выхожу на большую дорогу...
Анна МЫСЛИВЦЕВА
ПАПА РИМСКИЙ
Один французский художник
Свихнулся на почве Рима.
Такое болтал, безбожник,
А власти глядели мимо.
— Папа Римский вовсе не папа, —
Говорил он, вращая глазами:
На меня его дети похожи
Посмотрите, проверьте сами.
Когда Папы не было дома,
Я зашел к нему воровато
И с его переспал женою...
Так что я – настоящий папа!
№1-2, 1997 г.