ПИТ МБАНГО — ПОЭТ, КОТОРОГО НИКОГДА НЕ БЫЛО

“В июне 1962 года мне, как делегату Всемирного Конгресса за всеобщее разоружение и мир, посчастливилось побывать в Кремлевском
дворце”, — так начинается, предисловие некоего Ю. Калитина к машинописной книжечке стихов, на обложке которой стоит экзотическое имя — Пит Мбанго. Далее следуют подробности — с каким восторгом приветствовал многоязыкий зал африканского юношу, пишущего стихи на языке бангу, как в едином порыве скандировали делегаты конгресса! “Мир! Мир! Долой колонизаторов!” А познакомил Ю.Калитина с Питом Мбанго никто иной, как сам Николай Тихонов...
Все очень похоже на десятки других подобных предисловий и статей, появлявшихся в то время. С одной существенной оговоркой: ничего этого не было на самом деле. Не было Пита Мбанго, не было Ю.Калитина, не было переводчиков — К.Суетова и А.Раевич. Африканского поэта, обличителя колониализма и социальной несправедливости, придумал в те самые годы ленинградский поэт и бард Владимир Москвин. Имя его широко известно в городе на Неве. Под аккомпанемент гитары Москвин исполняет не только собственные стихи, но и произведения множества поэтов разных времен. Особенно удается ему восемнадцатый век: Ломоносов, Херасков, Сумароков, даже косноязычный Тредиаковский. Происходит подлинное чудо: стихи, казавшиеся порой безнадежной архаикой, вдруг начинают звучать современно и свежо.
Впрочем, не менее выразительно звучат в исполнении Владимира Москвина и куда более близкие нам по времени авторы; комиссар-”обэриут”, веселый человек с трагической судьбой — Николай Олейников, неистощимый экспериментатор Илья Сельвинский... Все это к тому, что Владимир Москвин обладает артистичным даром перевоплощения, проникновения в иной поэтический мир. И обращение к жанру литературной мистификации для него вполне органично.
А жанр этот имеет давнюю традицию. Достаточно вспомнить “великого шотландского барда” Оссиана, “сочиненного” школьным учителем Джеймсом Макферсоном. Или Черубину де Габриак, стихами которой в течение нескольких месяцев морочили головы эстетов “серебряного века” русская поэтесса Елизавета Дмитриева и ее “идейный вдохновитель” — Максимилиан Волошин. Что заставляет поэтов обращаться к этому жанру? Причины бывают разные: желание самоутверждения, склонность к розыгрышам. Но не только. Достаточно вспомнить стихотворение юного Лермонтова о стране, “где стонет человек от рабства и цепей” с его “камуфляжным” заглавием — “Жалобы турка”!
В стихах Пита Мбанго полно “африканских” реалий, упоминаются подлинные события тех лет: Шарпевиль, Пандоленд — названия отнюдь не при

думанные. И все так правильно, так “идейно выдержано” — хоть в “Правде” тогдашней печатай. Одно из стихотворений дано для пущего правдоподобия даже в двух параллельных “переводах”! Однако не появились они ни в “Правде”, ни в каком другом месте. Так и остались в машинописи. Не потому ли, что слишком уж прозрачно накладывались эти “африканские” стихи — особенно такие, как “Смерть вождя”, “Радуйтеь, люди!”, “Открытие ГЭС” — на совсем иную действительность? Для того они, собственно, и писались, своеобразно отражая критические умонастроения тех лет, А сегодня, в изменившемся мире, остаются ярким документом времени.

Илья Фоняков

РОДИНА

Здесь когда-то в саваннах царствовали гордые львы,
свирепые красавцы, охотившиеся за свежей кровью.
Теперь их редко увидишь.

Здесь когда-то в чаще непроходимых лесов,
сливаясь со стволами могучих деревьев,
поджидали жертву неумолимые леопарды.
Теперь их почти что нет.

Здесь когда-то не было белых людей —
теперь их много, слишком много,

СМЕРТЬ ВОЖДЯ

У маленького племени, затерянного в Калахари,
скончался вождь.
Весь бантустан погрузился в глубокую бездну траура,
словно оплакивая собственную смерть.
Бронзовые мужчины, содрогаясь в пляске погребения,
глухо выкрикивали: “Горе! Великое горе, хао!”
А сами думали;
”Какое же это горе?
Ведь он отбирал всю добычу;
копья дрожали в наших ослабевших руках,
а он каждый день объедался мясом
и глотал бешеную воду,
которую давали белые в обмен на шкуры зверей...

“Горе! Великое горе, хао!” — пронзительно завывали женщины,
царапая ногтями свои лица
и обметая прядями волос ноги умершего.
А сами думали: “Какое же это горе?
Наших мужей он отдавал в вечное рабство в рудники;
одним кивком головы
он мог выбирать любую из нас —
и горе тому, кто бы осмелился возразить;
он не стыдясь торговал нашими детьми;
все племя жило при нем в постоянном страхе...”