ет. Сидит печальный, думает, а тут кто-то пищит перед ним из травы тонким голосом. Кто это там, маленький, незаметный? А это тот самый и есть, кого не было, этот как раз шуруп недовинченный. Стал ругать его папа-стул:
— Ты где-то ходишь, — говорит, — а мы ждем тебя все. Из-за тебя мы в магазин опоздали, клея не достали. Ножку маленькому стулёнышу склеить нечем, а он там лежит дома и плачет.
— А я в магазине как раз и был, — отвечает ему шурупчик, — и оттуда иду с клеем.
— Где этот клей? — обрадовался стул, — давай его скорее сюда.
Тот дал.
— Завинчивайся скорее на место, — говорит стул, — и пойдем.
Пошли они. Пришли домой, ножку малышу склеили. И еще на дедушкину скрипучую ножку клею осталось.

СКАЗОЧКА

— Оленька, съешь котлетку, — сказала мама.
— Не надо есть, — сказала котлетка.
— Съешь котлетку, доченька, и папа у нас тоже съест котлетку, а себе я положу сосиску.
— Не надо есть, — сказала котлетка. — Не ешь меня, девочка, я тебе пригожусь.
— Я не хочу есть эту котлетку, — сказала Оленька.
— Что это за котлета у тебя? Хочешь, я дам тебе от своей? — сказал папа.
— Нет, нет, не надо! Уберите вилку! — закричала папина котлета.
— Откуда эти котлеты? — спросил папа.
— Из кулинарии, — сказала мама, — обыкновенные котлетки.
— Ну, — сказал папа, — я лучше съем этот вкусный бутерброд со шпротами.
— Эй, — сказал бутерброд.
— Замолчи, — сказал папа, — должен ведь я чего-нибудь съесть?
— Почему обязательно меня? — сказал бутерброд. — Съешь котлетку.
— Не надо есть, — сказала котлетки
— Бутерброды существуют для того, чтобы их ели, — сказал папа.
— Я существую, следовательно мыслю, — сказал бутерброд, — не будешь же ты есть мыслящее существо?
— Все не так, — сказал папа, — мыслю, следовательно, существую — вот как правильно.
— Вчера было так, а сегодня с утра все наоборот, — сказал бутерброд.
— Ну, какой еще мыслитель нашелся, — сказал папа. — Чем же ты мыслишь? Шпротами своими?
— Мыслю, и не хуже тебя, — сказал бутерброд.
— Ну, — сказал папа.
— Вот тебе и ну, — сказал бутерброд, — аргументировать-то нечем?

— Есть у нас еще что-нибудь? — спросил папа.
— Сосиски, — сказала мама, — я тебе положу сосиску.
— Ах, боже мой! Какой ужас! — сказала сосиска.
— Спасите, помогите! Режут! Убивают! — закричала другая.
— Ай, мамочка моя, я боюсь! Ой, мамочка, больно! — захныкала третья.
— Закрой их крышкой, — сказал папа.
— А у сосиски тоже есть мамочка? — спросила Оленька.
Мама расплакалась и выбежала из кухни.
— Можно, я пойду поиграю с конфетками? — спросила Оленька.
Папа взял батон.
— Положь на место, — сказал батон басом.

Минуло три часа. Мама тихонько прошла на кухню. Она сделала радио громче и съела бутерброд — тот самый, который много рассуждал утром.
За плотно закрытой дверью ванной плакали и кричали тонкими голосами: там папа расправлялся с сосисками.
Оленька играла с конфеткой:
— А теперь скажи так: бабушка, отчего у тебя такие большие зубы?
— Бабушка, отчего у тебя такие большие зубы? — пискнула конфетка.
— А это, чтобы съесть тебя, дитя мое! — сказала Оленька и проглотила конфетку.

г. Санкт-Петербург