Мы двуруки, а они двукрылы.
Значит, виноваты. Значит, бей.
Заметались птахи. Ишь, какие быстрые.
Грохотом встречает бурый бурелом.
Над озером Глубоким выстрелы. Выстрелы.
Селезень влюбленный – по волне крылом.
– Что же ты, подлюга, стреляешь, как машина?
Вон уж два десятка недвижимы лежат.
Отложи ружьишко.
– Дык, ведь разрешили.
– Мало ли что завтра тебе разрешат.
Селезень предсмертным холодом закован,
Затихает серый, весь как решето.
– Сегодня можно. Сегодня по закону.
– Ну, а голова-то тебе на что?
Солнце восходит медленно и мудро.
Селезень затихший лег на лед.
Раннее утро – как раненое утро.
По воде сочится красный восход.

Зимнее утро

Снег похрустывает ранний.
Снег закручен в рог бараний
От ночных свирепых вьюг.
Подо мною, как гончарный,
Кружится седой, Полярный,
Ледяной, холодный круг.

Ах, какой же этот город!
В нем я вновь как будто молод.
И душа моя легка.
Смотрят все, не понимая,
Что за ссадина такая
Через бровь у мужика?

Меня Нинка баловала –
Из кадушки поливала на лицо мне.
Стынет кровь.
Балагурил в сенцах с Нинкой
И разрезал острой льдинкой
Поперек седую бровь.

Я не пил вина и браги,
Не выказывал отваги,
Не обидел никого.
Был я утром свеж и весел.
Бровь я льдинкою порезал.
Льдинкой, только и всего.

Окно

А кажется, все было так давно.
Шел дождь и снег. Тепла хотелось люто.
Я был один. Вот светится окно
Чужого недоступного уюта.
Невидимый, смотрю через стекло.
Там свет и смех. Живут же люди. С крыши
За ворот под рубаху натекло,
Сосулька меж лопаток ниже, ниже.
Я не винил людей. У них свой лад,
Свои пиры, долги, торшеры, дети.
Я сам хотел и сам был виноват,
Что снег и дождь на всей моей планете.
Но кто сегодня там? В стекло дышу.
Так кто же там? Метель смеется трубно.
А может, это я? Пойду-ка приглашу.
Чайку согрею. Это так не трудно.

Из Шекспира

Ты спрашиваешь:
– Кто там?
– Это я
Стучусь в твой дом в такую пору дерзко.
Я не один. Со мной мои друзья,
Поэтому советую одеться.

– А в чем вас встретить? В светло-голубом?
Иль то одеть, что в праздник надевала?
– Надень кольчугу. Грудь прикрой щитом.
Стальное на лицо спусти забрало.

– Но кто тогда друзья твои, скажи?
Мне помнится, дружил ты лишь с искусством.
– Тоска моя, не терпящая лжи,
Веселье, что граничит с безрассудством,

И как расплата за веселье – стыд.
И раскаяние. И здесь же рядом с ними
Вот совесть воспаленная стоит
С глазами, от бессонницы слепыми.

И вера в чистоту твою и честь,
Святая вера – спутница безверью.
Впусти же нас. И дай нам пить и есть.
– Входи один. Друзей оставь за дверью.

* * *

Зачем вы о бессмертье?
Понемногу
Нам уходить придется все равно.
Бессмертья нет.
И это слава богу, что нет его.
Не светит.
Не дано.

Береза, прорастая из глазницы,
Соприкоснется с ветром и лучом.
В ее ветвях затенькают синицы.
Живет береза.
Мы-то тут при чем?

Растаем, как и этот снег растает.
Все, что хотел, сегодня доскажу,
Пока еще окно запотевает,
Когда я сквозь него на белый свет гляжу.

И вырос городок
в моем лесу

...полночные свечи.
И.Бунин

И вырос городок в моем лесу.
Еще вчера цвела береза пышно.
Склонилась. Покачнулась на весу.
И вдруг упала на траву неслышно.
И все это не днем.
Когда зайдет
За сопку остывающее солнце,
Она возьмет и тихо упадет,
И береста о ствол в потемках бьется.
Лесник ее разрубит на дрова,
Свезет поленья в огород к избушке.
Останутся примятая трава
Да тоненькие ветки на опушке.